Ричард Х. Кайли

Министрант.

   Мы высадились на плацдарме в Нормандии и стремительно углубились в северную Францию. Ученые утверждают, что это было самое быстрое наступление в условиях сопротивления противника в современной военной истории. И вот наш батальон 105-миллиметровых гаубиц встал лагерем в
заброшенном замке на окраине небольшого бельгийского городка. Мы точно не знали, какая территория уже занята нашими, а какая – нет, и из-за ошибки в чтении карты на рассвете обнаружили, что стоим рядом с немецкой стрелковой частью.     Наверно, смотреть, как артиллеристы пытаются действовать, как пехотинцы, было смешно, но выбора у нас не было. Мы ударили из орудий почти в упор, и противник был вынужден отступить. Тем же утром я рискнул выйти из замка и увидел, что местные жители стекаются на звук церковных колоколов, к центру городка. Было воскресенье, понял я, и люди шли на католическую мессу. Я двинулся следом.
   Когда из ризницы появился священник, я увидел, что у него нет прислужника. Мне было всего девятнадцать лет, еще не так давно я сам был мальчиком и прислуживал в церкви в Филадельфии. Так что я в своей военной форме почти машинально вошел в пресвитерий, опустился на колени возле священника и принялся выполнять обычные функции министранта:

   «... Ad deum qui laetificat juventutem meam...» («К Богу, веселящему юность мою…»)
   «... Quia tu es Deus fortitudo mea...» («Ибо Ты, Боже - крепость моя…»)
   «Confiteor Deo omnipotenti...» («Исповедуюсь перед Богом Всемогущим…»)

   Мы со священником прошли всю мессу, как если бы до этого много раз делали это вместе: вода и вино, «lavabo» (обряд омовения рук после оффертория), перенос книги с места на место, «suscipiat» (молитва о принятии Жертвы), благословение в конце…
   Затем я, как положено, пошел перед священником в ризницу и, по обычаю, встал чуть поодаль от него со сложенными в молитвенном жесте руками, пока он будет снимать облачение. Он снял орнат, развязал пояс. Когда он стянул альбу, я увидел, что под ней – немецкая форма. В сердце у меня екнуло: священник был офицером германской армии!
   Он был немецким военным капелланом и, хотя сразу понял, что за министранта у него американский сержант, за все двадцать минут мессы никак этого не проявил.
По-немецки я почти не говорил и смог произнести только что-то вроде: «Gut Morgen, Vater» («Доброе утро, отец»). Он, судя по всему, английского не знал вовсе, так что лишь смущенно улыбнулся мне. Потом мы пожали друг другу руки, и я ушел.
   По дороге в замок мне было весело. Два незнакомца, враги, между которыми была линия фронта, случайно встретились и за двадцать минут, ничего друг другу не сказав, обрели совершенное единодушие в вековом ритуале христианского богослужения.
   Память об этом случае я храню уже пятьдесят лет. И всякий раз, как вспоминаю о нем, радуюсь, потому что знаю: даже на войне наша общая человеческая природа – под властью общего Бога – может преодолеть ненависть и разделения.

Перевод О.-М. Мартынов.